http://zhelva.narod.ru/texts/int1996.htm - Опубликовано в интернете в 2008 г.

© 1996 г. А.А. Поздняков

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О РОДСТВЕ В СИСТЕМАТИКЕ (ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)

В настоящее время в систематике нет единой общепризнанной теории системы. Существует несколько направлений или школ (см. обзоры: Майр, 1971; Шаталкин, 1988; Песенко, 1989), в каждой из которых предлагается свое толкование как системы, так и задач и целей систематиков. Сторонники разных школ критикуют друг друга по самым различным аспектам используемых подходов ( Mayr , 1968; Nelson , 1973, 1979; Татаринов, 1977, 1984; Platnick , 1977, 1982; Beatty , 1982; Patterson , 1982; Бокк, 1983; Песенко, 1989; Шаталкин, 1991; Расницын, 1992). Однако эта критика, скорее, позволяет уточнить спорные положения, чем продемонстрировать несостоятельность подхода, так как критиковаться должны не методы, а несоответствие используемых методов поставленным целям (Поппер, 1983).

Основной задачей естественных наук является получение знаний о природе, естестве (Sattler, 1986) – именно поэтому они и представляют собой естествознание. Вполне очевидно, что если систематику рассматривать как естественнонаучную дисциплину, то основной ее целью должны быть постановка и решение фундаментальных проблем, касающихся структуры естества (см.: Любарский, 1991а). Конкретно эта цель выражается, например, в поиске системы, "заложенной в природе". Если целью систематики является построение (а не выявление) системы организмов (Майр, 1971; Песенко, 1989), то эта цель направлена на решение технической задачи, а не естественнонаучной проблемы. Создаваемые "информационные таксономические системы" являются полностью искусственными конструкциями. В этом случае систематика не может рассматриваться как фундаментальная естественнонаучная дисциплина, а представляет собой прикладной аспект биологии.

Если целью систематики является создание "информационной таксономической системы", то, надо полагать, все дискуссии между разными школами бессмысленны; вполне очевидно, что "информационная таксономическая система" создается для удобства человека: кому-то нужна одна информация, кому-то – другая и, соответственно, одну информацию удобно упорядочить одним способом, другую – другим. Дискуссии имеют смысл в том случае, если система отражает какой-то аспект реальности, а использование различных подходов позволяет отразить этот аспект с разной полнотой. В этом случае целью дискуссии будет выявление подхода, позволяющего с наибольшей полнотой отразить исследуемый аспект природы.

Вполне понятно, что большая часть систематиков не соглашается с тем, что их деятельность носит чисто прикладной характер. Это следует и из того, что некоторые систематики, с одной стороны, утверждают, что система строится, а не выявляется, а, с другой стороны, утверждают, что она строится на основе филогении, т.е. какой-то аспект реальности система отражает и в этом случае (см., например, Песенко, 1989).

Учитывая современное состояние теоретической биологии (неразработанность в рамках возрождающейся типологии (Мейен, 1978; Любарский, 1991а, б, 1993а, б) онтологического аспекта), онтологическую основу органического разнообразия можно кратко сформулировать следующим образом. Существующее разнообразие форм возникло в процессе эволюции, поэтому, выявив происхождение этих форм, можно упорядочить само разнообразие. То есть, можно признать, что родство является основной онтологической категорией, с помощью которой систематик в состоянии упорядочить разнообразие органических форм. Поэтому, если отвергается чисто прикладная задача регистрации феноменов и систематика претендует на статус фундаментальной научной дисциплины, то придется принять тезис, что система должна отражать тот порядок природы, который является следствием эволюционных процессов (Hull, 1979). Короче говоря, система должна отражать филогению. Последний тезис является программным в кладистике (Hennig, 1965; Шаталкин, 1988; Павлинов, 1990).

В этой работе я хочу привести аргументы в пользу того, что использование родства в качестве принципа систематизации не позволяет достичь поставленной цели – выявления системы организмов.

ПОНЯТИЕ И ОПЕРАЦИОННОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ РОДСТВА

В общем случае родство трактуется как "отношение по происхождению" (см., например: Павлинов, 1990). Исходя из онтологической основы теории эволюции, можно указать на два способа происхождения. Первый из них представляет собой трансформацию одной реальности в другую, при которой прежняя реальность исчезает. Этот способ можно обозначить двухместным предикатом "происходит из". Во втором случае одна реальность порождает другую, причем прежняя реальность остается существовать наравне с новой. Этот способ можно обозначить двухместным предикатом "происходит от".

В качестве примера первого способа происхождения можно привести филетическое видообразование. Граница между предковым и дочерним видами в этом случае произвольна, точнее говоря, границы нет вообще, а ее проведение осуществляется на конвенциальной основе (Simpson, 1961). Судя по тем схемам, которые иллюстрируют онтологическую основу кладистики (Hennig, 1965; Queiroz, Donoghue, 1988; Ridley, 1989; O'Hara, 1993), в ней принимается этот способ происхождения с тем лишь новшеством, что предковый вид трансформируется сразу в два дочерних, прекращая при этом свое существование. В таком случае, как казалось бы, границу между предковым и дочерними видами можно было бы определить однозначно по моменту дивергенции, однако ситуация оказывается гораздо сложнее и здесь также сохраняется конвенциальность (см.: Queiroz, Donoghue, 1988; O'Hara, 1993). При определении родственных отношений тогда приходится опираться на понятие репродуктивных сообществ; кстати, именно по отношению к ним применим термин "родство" (Hennig, 1965). В этом случае приходится использовать концепцию биологического вида (Майр, 1971). Учитывая, что эта концепция в формулировке Э. Майра отражает статичный аспект реальности (Liden, Oxelman, 1989), то ее приходится дополнять эволюционной концепцией вида (Simpson, 1961). Можно также отметить, что этому способу происхождения присущ монотонный характер убывания родства (Павлинов, 1990).

В качестве примеров второго способа происхождения можно указать на возникновение новых видов из периферических изолятов, а также различные способы видообразования путем мутагенеза. В этом случае при определении родственных отношений можно основываться на устойчивых пространственно-временных единицах (видах или таксонах) и для этого способа происхождения характерно квантованное изменение родства (Павлинов, 1990).

Утверждается, что родство в общем виде не является строгим понятием, иными словами, оно не конструктивно (Павлинов, 1990). В самой простой (и первичной) форме его применение связано с оценкой отношений между видами в ряду "предок-потомок". Однако в рамках кладистики утверждается, что такая оценка отношений не является конструктивной, так как используемые систематиками средства не позволяют выявить конкретных предков (Nelson, 1973; Platnick, 1977, 1979; Tattersall, Eldredge, 1977; Wiley, 1979; Шаталкин, 1988, 1991). Поэтому представление о родстве было усложнено в форме кладистического отношения. Часть проблем в этом случае удалось решить. Например, если взять слона, землеройку и черепаху, то вполне очевидно, что слоны и землеройки по отношению к черепахам связаны кладистическим отношением. Однако насколько точнее в этом случае было оценено "происхождение" этих форм по сравнению со спекуляциями по поводу гипотетических предков?

Учитывая, что представление о родстве не является понятием в строгом смысле, то вполне возможно, что возникшие проблемы можно решить, определив родство операционально. В этом случае можно попробовать пойти по пути введения количественной оценки. Например, физики не задаются решением проблемы "что такое масса?", а просто измеряют ее, причем эта задача решается чрезвычайно легко – вводится эталон, представляющий собой единицу меры (килограмм – единица массы, метр – единица расстояния и т.д.). Измерение проводится путем сравнения с эталоном. Поэтому можно попробовать найти способ количественной оценки родства, аналогичный способам, используемым в физике.

Основная проблема здесь – это, пожалуй, корректное введение единицы меры. Попробуем это сделать, опираясь на онтологические представления, сначала в рамках первого способа происхождения, выше охарактеризованного.

Так как понятие "биологический вид" обозначает совокупность скрещивающихся популяций в данный момент времени, репродуктивно изолированных от других таких же совокупностей (Майр, 1971; Liden, Oxelman, 1989), то оно отражает реальность, которая ограничена от других таких же реальностей только в пространстве. Временные границы вида (которые не рассматриваются в рамках концепции биологического вида) определяются в концепции эволюционного вида (Simpson, 1961). В рамках последней вид – это линия генетически связанных поколений (Hull, 1978).

Итак, предположим, что мы выявили несколько современных репродуктивных сообществ согласно методикам оценки репродуктивной изоляции (см., например, Мейер, 1986). Эти сообщества в соответствии с концепцией эволюционного вида представляют собой поколения особей – концы ветвей филогенетического древа – терминальные таксоны (Lovtrup, 1979). В онтологическом плане очевидно, что если мы оцениваем величину родства между поколениями, то и основывать эту оценку следует на количестве сменившихся поколений. То есть, чем больше сменилось поколений, тем меньше величина родства. В этом случае выявляется несколько важных моментов. Во-первых, оценка родства возможна только в рамках одной эволюционной линии предков-потомков по отношению к произвольно выбранной точке отсчета. Логично будет принять в качестве таких точек акты дробления предковых репродуктивных сообществ на два дочерних. Тогда величину родства какого-либо поколения по отношению к ближайшей (или любой) точке дивергенции численно можно будет оценить дробью, числитель которой указывает на возраст достижения половозрелости, а знаменатель – на прошедшее время с момента дробления предковой репродуктивной единицы до данного поколения особей. Во-вторых, неявно принимаемое в кладистике утверждение, что сестринские группы обладают одинаковой величиной родства (что отражается их одинаковым таксономическим рангом) по отношению к предковому таксону, является неверным. Терминальные таксоны, представляющие сестринские группы, будут иметь одинаковую величину родства по отношению к моменту дивергенции лишь в том случае, если у них одинаковый возраст достижения половозрелости. Следует подчеркнуть, что различие в величине родства сестринских групп будет зависеть только от различий в возрасте достижения половозрелости, но ни в коем случае не будет зависеть от скорости анагенеза, которая отражает величину изменения морфологических признаков особей и обуславливает величину сходства (или различия). Собственно говоря, требование учитывать скорость анагенеза, выдвигаемое сторонниками эволюционной систематики (Майр, 1971; Несов, 1989; Песенко, 1989), противоречит онтологическому основанию эволюционной теории, так как в нем неявно утверждается, что родство основывается на сходстве.

Необходимо специально подчеркнуть, что в этом случае оценка родственных отношений в ряду "предок?потомок" возможна лишь между поколениями особей. Мы не можем оценить величину родства между сестринскими группами или между любыми терминальными таксонами. Поэтому следует признать, что на основе классических онтологических представлений В. Хеннига (Hennig, 1965; см., также: Queiroz, Donoghue, 1988; Ridley, 1989; O'Hara, 1993) невозможны как экспликация понятия родства, так и его операционное определение. Это связано с тем, что родство в точном смысле – это отношение не "по происхождению", а "по порождению". Трансформация одной реальности в другую – это, конечно, "происхождение", но не "порождение". Например, кусок глины может трансформироваться в горшок или юноша – в старца и можно сказать, что горшок "происходит из" глины, а старец – "из" юношы, но нельзя сказать, что глина "порождает" горшок, а юноша – старца, тем более измерить величину родства между ними. То есть, процесс трансформации вещей нельзя рассматривать с точки зрения порождения одной вещи другою. В этом случае мы можем определить величину родства между поколениями особей (так как их происхождение можно рассматривать как порождение), но не между материнским и дочерним видом.

Количественная оценка родства легко дается в рамках второго способа происхождения. В онтологическом отношении он основан на признании статуса видов (или таксонов) как индивидов (Ghiselin, 1974; Hull, 1978) и в этом случае видообразование или таксонообразование – это порождение одного вида (или таксона) другим. Величину родства можно определить через количество актов новообразований. Конкретный алгоритм может быть любым (в качестве примера см.: Поздняков, 1996). Существенным отличием от предыдущего случая является то, что величина родства какого-либо индивида может быть оценена по отношению к любому другому индивиду.

Соображения, приведенные в этом разделе, говорят о том, что величину родства теоретически можно оценить напрямую. Например, привлекая палеонтологические сведения, определяем конкретных предков и структуру родственных отношений (филогенез) и, исходя из этих данных, определяем величину родства. Я хочу подчеркнуть то, что имеются принципиальные основания для непосредственного определения величины родства, не прибегая к оценке сходства. Другое дело, что практически это невозможно сделать по самым разным причинам. Иными словами, представление о родстве не является операционным.

В систематике величина родства оценивается косвенно – на основе сходства. Сама по себе эта процедура не лишена смысла, например, массу какого-либо тела мы можем измерить путем сравнения с эталоном на рычажных весах, а можем измерить величину какого-либо эффекта, вызываемого телом и из него определить величину массы. Например, в поле земного тяготения все тела обладают весом, который можно измерить на пружинных весах, а из него – вычислить массу тел.

РОДСТВО И СХОДСТВО

Способ оценки величины родства на основе оценки величины сходства возможен на том основании, что изменения в сходстве – это некий эффект, вызываемый изменением в родстве. Корректная оценка родства возможна в случае, если изменение родства на определенную величину вызывает также изменение сходства на определенную величину. Если корреляция между изменением родства и изменением сходства отсутствует, то, очевидно, использование сходства для оценки родства является некорректным.

Такая корреляция между родством и сходством возможна на определенных онтологических основаниях. В наиболее простом случае можно предположить, что порождение одной реальности другою однозначно детерминирует свойства порождаемой реальности. Эта идея предполагает определенный взгляд на происхождение новообразований, а именно – номогенез, и не в смысле ограничения формообразования (Любищев, 1982), а в смысле изначальной предопределенности, основанной на внутренних законах развития, – преформации. Учитывая, что в этом случае не только свойства современных форм детерминированы их прошлым развитием, но детерминированы и свойства будущих форм, то при строгом логическом развитии этой идеи мы неминуемо приходим к признанию чрезвычайно широкой полифилии; в пределе – каждый современный вид должен иметь отдельного предка. Идея полифилии в своем крайнем выражении действительно была высказана Г. Штейнманом и Дж. Лотси (см.: Северцов, 1939) и она исключает идею дивергенции. Надо отметить, что идея полифилии в любом варианте как-то не пользуется большой популярностью в систематике.

В случае дивергентной эволюции оценка величины родства на основе оценки величины сходства возможна при допущении, что появление новых таксонов сопровождается одинаковым количеством инноваций. В действительности это, конечно, не так (см., например, Павлинов, 1990). Однако, проблему, может быть, удастся решить, если использовать только существенный признак, который "посредством единственной идеи отграничивает род от родственных родов того же естественного порядка" (Линней, 1989, канон 187). Тут, конечно, возникают другие трудности, традиционно приписываемые типологии эволюционными систематиками, в частности, необходимо привести критерии отличия существенных признаков от несущественных (Майр, 1971).

Другая проблема при выявлении филогенетической системы заключается в следующем. Одним из важных атрибутов научной теории (или гипотезы) является возможность дать предсказание или прогноз. Такая задача не исключается в систематике и ее можно сформулировать в том виде, что выявленные системы должны прогнозировать свойства еще не открытых форм или неизученные свойства известных форм. Учитывая, что систематика на 99 процентов основана на морфологии, следует сделать вывод, что этот прогноз касается морфологических признаков. В таком случае проблему, поставленную в начале статьи, можно представить в том плане, что та система с наибольшей полнотой отражает реальность, которая дает больше проверяемых предсказаний. Поэтому систему, построенную на основе точных родственных связей, следует предпочесть в том случае, если она обладает большими прогнозирующими возможностями по сравнению с системами, построенными на других основаниях. Действительно ли дело обстоит именно так? Какие именно прогнозы способна дать система, отражающая родственные связи?

В случае дивергентной схемы эволюции появление новых таксонов и инноваций, их характеризующих, связано с появлением различий между дочерними таксонами. Так как величину родства можно оценить лишь на основе величины сходства, а не различия (см., например, Павлинов, 1990), то конструкции, основанные на родстве, будут иметь исключительно ретроспективный характер. Иными словами, в случае дивергентной эволюции для прогноза характеристик новых таксонов знание характеристик их предка или величины родства между предком и потомками бесполезно. В качестве иллюстрации бесполезности знания родственных отношений для прогноза характеристик таксонов можно привести избитый пример с крокодилами и птицами.

Использование родства в качестве принципа систематизации можно было бы оправдать, если бы знание величины родства можно было бы использовать хоть в каком-нибудь отношении. В действительности получается следующая картина: на основе сходства выявляются родственные отношения, которые представляют некую "вещь в себе", не позволяющую ничего сказать о том, что находится за пределами этой "вещи", т.е. родственных отношений. Вполне очевидно, что знание родства позволяет однозначно предсказать свойства организмов лишь в том случае, если развитие органического мира представляет собой преформированный процесс.

О ПРИНЦИПАХ ИСТОРИЧЕСКИХ РЕКОНСТРУКЦИЙ

Возвращаясь к проблеме, сформулированной во введении, следует подчеркнуть, что дискуссии имеют смысл в том случае, если существует единственный "истинный" вариант системы, который и необходимо выявить. Исходя из тезиса "система должна отражать филогению", можно предположить, что предварительным этапом выявления системы служит реконструкция филогении (Hennig, 1965; Песенко, 1989). Вполне очевидно, что эта реконструкция возможна на основе предположения, что филогенез позволяет единственное "правильное прочтение", т.е. этот филогенез единственен (Песенко, 1991).

Так как филогенетические реконструкции являются частным случаем исторических реконструкций, то к ним приложимы требования, предъявляемые к последним. В данном случае в методологическом отношении необходимо показать принципиальную возможность реконструкции прошлого (Мейен, 1984). Решение этой проблемы связано со следующими моментами: 1) необходимы критерии выбора между конкурирующими вариантами реконструкций; 2) необходимо показать принципиальную возможность окончательного выбора одной реконструкции из множества возможных (Мейен, 1984).

С.В. Мейен отмечает, что в работах, посвященных методам филогенетических реконструкций, отсутствует самое главное – то, что эти методы действительно позволяют реконструировать именно прошлое, а не что-то другое. В рамках разрабатываемых типологических представлений он приводит следующие принципы исторических реконструкций (Мейен, 1984):

1. Принцип типологических экстраполяций. Он дает ответы на вопросы что и какой.

2. Принцип процессуальных реконструкций (принцип Бергсона). Фактически – это основной принцип восстановления прошлого. Однако, "в результате приложения принципа Бергсона мы в к а ж д о м с л у ч а е получаем архетип некоего таксона, а не становление некоего конкретного объекта" (Мейен, 1984, с. 16).

3. Принцип мероно-таксономического несоответствия (принцип Урманцева) играет негативную, а не позитивную роль. Его смысл в том, что типологическая экстраполяция (1-ый принцип) может оказаться ошибочной.

4. Принцип множественных рабочих гипотез (принцип Чемберлина) фиксирует "невозможность окончательно доказать истинность лишь одной" реконструкции из множества возможных.

Не имеет смысла рассматривать остальные частные принципы, приводимые С.В. Мейеном. Сказанного вполне достаточно для вывода, что формулировка этих принципов свидетельствуют о принципиальной невозможности реконструкции прошлого. Второй и четвертый принципы фиксируют эту невозможность в явном виде. То есть, на вопрос о принципиальной возможности реконструкции прошлого С.В. Мейен дает отрицательный ответ, который свидетельствует о том, что типология несовместима с историцизмом. В данном контексте вполне объяснимо утверждение, "что филогенетика – наука без собственного предмета исследования и занимается интерпретацией систем, которые предоставляет ей систематика" (Любарский, 1991а, с. 326). Однако я должен сделать следующее замечание. Идея С.В. Мейена, в основе которой лежат взгляды В. Виндельбанда, что законы естествознания можно рассматривать с типологической точки зрения как архетипы, приложима к физико-химическим наукам и систематике (шире, биологии), но не к истории. Невозможность сведения наук о природе и наук о культуре к единой позиции (Риккерт, 1911) сохраняет свое значение, и отрицательный результат С.В. Мейена в плане определения принципиальной возможности исторических реконструкций в рамках типологии еще раз подчеркивает пропасть между типологией (естествознанием) и историей.

В связи со сказанным нельзя не упомянуть центральную презумпцию филогенетики, которая формулируется, как утверждается, по аналогии с презумпцией невиновности, принятой в юриспруденции (см.: Расницын, 1992). Прежде чем обсуждать центральную презумпцию филогенетики, необходимо уточнить, что понимается под презумпцией невиновности в юриспруденции. "Презумпция невиновности (от латинского praesumptio – предположение) – в праве положение, согласно которому обвиняемый (подсудимый) считается невиновным, пока его вина не будет доказана в установленном законом порядке. <...> причем бремя доказывания (обязанность доказывания) возлагается на органы обвинения" (Юридический энциклопедический словарь, 1984, с. 286). Цель применения презумпции невиновности проста. Допустим, произошло убийство, в совершении которого обвиняется какой-то конкретный человек. Его, конечно, сажают за решетку, но пока не судят, так как суд выносит приговор не на основании подозрения или предположения, а на основании доказательств (свидетельств) того, что именно этот конкретный человек и совершил данное расследуемое убийство. Поэтому пока органы обвинения не найдут необходимых доказательств (свидетельств), обвиняемый будет считаться невиновным и суду не подлежащим. Важен еще один момент – обвиняемый совершенно не обязан доказывать свою невиновность, а также суд не может вынести приговор на основания только признания обвиняемого в совершении преступления (так как известны случаи самооговоров); бремя сбора доказательств (свидетельств) ложится на органы обвинения. Применение презумпции невиновности укладывается в простую схему: есть какое-то предположение, но поскольку это только предположение, то оно требует доказательств (свидетельств). Пока нужных доказательств (свидетельств) нет, принимается противоположное положение, которое отвергается при получении доказательств (свидетельств) в пользу первого предположения. Введение презумпции невиновности (видимо и других презумпций) необходимо для стимулирования поиска доводов в пользу высказанного предположения.

Если придерживаться этой схемы, то ситуация в филогенетике должна выглядеть таким образом. Положением, требующим доказательств (свидетельств), очевидно, будет утверждение "сходство следует считать унаследованным". Пока нет свидетельств в пользу этого утверждения, принимается противоположное положение "сходство следует считать неунаследованным", которое и будет являться центральной презумпцией филогенетики. Согласно этой схеме, бремя сбора свидетельств возлагается на лиц, высказавших первое утверждение.

Однако то, что предлагается в качестве центральной презумпции филогенетики (да и других ее презумпций), совершенно не соответствует этой схеме (см.: Расницын, 1992). Положением, требующим доказательств (свидетельств) является утверждение, которое почему-то одновременно оказывается и презумпцией, формулирующееся в таком виде: "сходство следует считать унаследованным, пока и поскольку нет серьезных свидетельств противного" (Расницын, 1992, с. 177). Такая формулировка, видимо, предлагает на этом успокоиться и не утруждать себя поиском свидетельств. Вполне очевидно, здесь вводится своеобразная "презумпция виновности" – в сходстве считать "виновным" родство (хотя доказательств (свидетельств) и нет); ну, а кто с этим не согласен, пусть доказывает противоположное.

На том же самом основании можно вводить "центральные презумпции" в астрологию, парапсихологию, алхимию и другие околонаучные области человеческого творчества. А так как засвидетельствовать отсутствие какого-либо явления практически невозможно, то, введя утверждение типа "следует признать влияние планет на человека, пока и поскольку нет серьезных свидетельств противного" в качестве "центральной презумпции", можно претендовать на научность астрологии. Можно предположить, что такое предложение астрологов вряд ли будет встречено с сочувствием и от них все-таки потребуют именно доказательств такой связи, а не "презумпций".

Учитывая, что помимо значения "предположение" (а также "ожидание", "чаяние", "надежда") латинское praesumptio имеет и такие значения как "преждевременное пользование", "предубеждение", "упорство" (Дворецкий, 1986), вполне очевидно, что в филогенетике презумпция используется не в смысле положения, требующего опровержения или подтверждения, а в смысле предубеждения. Следует подчеркнуть, что введение "презумпции виновности" в филогенетику означает отказ от признанных научных методов исследования и это дает полное право рассматривать филогенетику как околонаучную область человеческого творчества.

РОДСТВО КАК МИФОЛОГЕМА

Так как представление о родстве и, вытекающая из него необходимость основывать систему на родственных отношениях, чрезвычайно широко распространено в систематике, то этот факт требует объяснения.

Представление о рождениях и родственных связях широко используется в другой области человеческого духа, а именно, в мифологии. Родство позволяет отразить связь между различными частями и представить мир в виде целостного образования (Красилов, 1986). Использование представлений о родстве в качестве связующего причинного звена между мифическими персонажами позволяет рассматривать родство как мифологему, а не как научное понятие.

Система природы, очерченная К. Линнеем, в онтологическом отношении была обоснована креационистски. В основе лежал взгляд о сотворении всех видов из ничего Творцом. В таком случае каждый вид ведет свое начало от отдельной первоначальной пары особей и, следовательно, органический мир не представляет собой чего-то единого и оказывается расколотым на независимые части. Это существенно ограничивает возможности познания, так как естественные законы, установленные для одной части мира, могут оказаться неприложимыми к другой.

Появление теории эволюции и филогенетики как ее составной части можно рассматривать в контексте противопоставления креационистской картине статичного мозаичного мира эволюционной картины единого динамичного мира. Мир един, потому что существует непрерывная цепь рождений одних существ другими. С этой точки зрения выявление родственных связей между организмами можно рассматривать как деятельность, направленную на соединение расколотых частей мира в единое целое, т.е. как деятельность, направленную на разрушение креационистской картины мира. Обнаружение предковых, промежуточных форм между разными группами можно рассматривать как доказательство онтологической связи между ними и очередной шаг на пути к полной победе над креационизмом. Ирония в том, что мифу о сотворении видов творческим актом было противопоставлено не научное объяснение, а другой миф – о рождении видов друг от друга.

Конечно, мифология – это весьма почтенная и древняя область человеческого творчества. И проблема совсем не в том, что мифология – это "плохо", а наука – "хорошо". Проблема в другом – допустимо ли в научную теорию наряду с понятиями, принципами и т.д. включать мифологемы? На мой взгляд, это достаточно важная проблема, так как в этом случае возникают сомнения не просто в статусе систематики как фундаментальной научной дисциплины, а вообще в ее статусе как науки. В самом деле, в рамках эволюционной систематики и кладистики таксон определяется признаком. В этом случае он представляет собой не реальное, а номинальное образование – класс особей. Наделение таксонов способностью порождать себе подобных означает персонификацию понятий и придание им антропоморфных характеристик – а это уже миф.

Насколько необходима эта мифическая деятельность, причем направленная против другого мифа – креационистского? Я не буду утверждать, что в настоящее время уже нет людей, верящих в сотворение каждого вида независимо от остальных видов – просто эти представления не столь широко распространены (тем более, среди ученых), чтобы можно было бы тратить силы на доказательство их неверности. Тем более, что в настоящее время большая часть богословов не отрицает столь категорично представления о развитии органического мира, более того, включает момент развития в философские или теологические теории (см., например: Терьяр де Шарден, 1987). Может быть, распространение в настоящее время сальтационизма в биологии, катастрофизма в геологии, свидетельствующих в пользу креационизма (см.: Татаринов, 1988), вызывает (как, возможно, вызывали и раньше альтернативные представления) неуверенность в "истинности" эволюционного объяснения развития органического мира. Неужели эта деятельность свидетельствует только о подсознательной неуверенности ученых в своих собственных силах и серьезности оснований креационистской картины мира?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проблема онтологического обоснования системы является центральной проблемой систематики как фундаментальной научной дисциплины. В настоящее время в онтологическом плане наиболее разработано представление об эволюционном развитии органического мира. Однако обоснование системы организмов с эволюционных позиций сталкивается со значительными трудностями.

1. Представление о родстве – это мифологема, которая не эксплицируется в научное понятие и, соответственно, ее использование превращает систематику в отдел мифологии.

2. Не показана принципиальная возможность реконструкции филогенеза; иными словами, не доказана однозначная связь между сходством и родством.

Последний тезис является частью более широкой проблемы, а именно, соотношения естествознания и гуманитарных наук (истории). Следует признать, что попытки сделать систематику естественнонаучной дисциплиной на исторической платформе пока неудачны.

Однако невозможно согласиться с тем, что систематика – это прикладной аспект биологии и что деятельность систематиков сводится к построению искусственных "информационных таксономических систем". Вполне очевидно, что разнообразие организмов имеет под собой определенную онтологическую основу, которую необходимо четко сформулировать. На мой взгляд, перспективы выявления этой онтологии лежат в рамках типологической традиции (см.: Любарский, 1991б).

Список литературы

Бокк У.Дж., 1983. Роль функционально-адаптивного анализа в эволюционной классификации // Журн. общ. биологии. Т. 44. № 5. С. 594–602.
Дворецкий И.Х., 1986. Латинско-русский словарь. М.: Рус. яз. 846 с.
Красилов В.А., 1986. Нерешенные проблемы теории эволюции. Владивосток: ДВНЦ АН СССР. 138 с.
Линней К., 1989. Философия ботаники. М.: Наука. 456 с.
Любарский Г.Ю., 1991а. Объективация категории таксономического ранга // Журн. общ. биологии. Т. 52. № 5. С. 613–626.
Любарский Г.Ю., 1991б. Изменение представлений о типологическом универсуме в западноевропейской науке // Журн. общ. биологии. Т. 52. № 3. С. 319–333.
Любарский Г.Ю., 1993а. Метод общей типологии в биологических исследованиях. I. Сравнительный метод // Журн. общ. биологии. Т. 54. № 4. С. 408 – 429.
Любарский Г.Ю., 1993б. Метод общей типологии в биологических исследованиях. II. Гипотетико-дедуктивный метод // Журн. общ. биологии. Т. 54. № 5. С. 515 – 531.
Любищев А.А., 1982. Проблемы формы, систематики и эволюции организмов. М.: Наука. 278 с.
Майр Э., 1971. Принципы зоологической систематики. М.: Мир. 454 с.
Мейен С.В., 1978. Основные аспекты типологии организмов // Журн. общ. биологии. Т. 39. № 4. С. 495–508.
Мейен С.В., 1984. Принципы исторических реконструкций в биологии // Системность и эволюция. М.: Наука. С. 7–32.
Мейер М.Н., 1986. Метод гибридизации в систематике животных // Зоол. журнал. Т. 65. Вып. 11. С. 1605–1613.
Несов Л.А., 1989. Параллелизмы и неравномерности эволюции как факторы, определяющие необходимость различения темпорарного, генеалогического и градистского подходов в систематике // Принципы и методы зоологической систематики. Л.: Наука. С. 171 – 190.
Павлинов И.Я., 1990. Кладистический анализ (методологические проблемы). М.: Изд-во МГУ. 160 с.
Песенко Ю.А., 1989. Методологические аспекты систематики. I. Постановка проблемы, основные таксономические школы // Принципы и методы зоологической систематики. Л.: Наука. С. 8 – 119.
Песенко Ю.А., 1991. Методологические аспекты систематики. II. Филогенетические реконструкции как научные гипотезы // Теоретические аспекты зоогеографии и систематики. Л.: Наука. С. 61 – 155.
Поздняков А.А., 1996. Основания кладистики: критическое исследование // Журн. общ. биологии. Т. 57. № 1. С. 91–103.
Поппер К., 1983. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс. 605 с.
Расницын А.П., 1992. Принципы филогенетики и систематики // Журн. общ. биологии. Т. 53. № 2. С.176 – 185.
Риккерт Г., 1911. Науки о природе и науки о культуре. СПб.: Образование. 196 с.
Северцов А.Н., 1939. Морфологические закономерности эволюции. М., Л.: Изд-во АН СССР. 610 с.
Татаринов Л.П., 1977. Классификация и филогения // Журн. общ. биологии. Т. 38. № 5. С. 676 – 689.
Татаринов Л.П., 1984. Кладистический анализ и филогения // Палеонтол. журн. № 3. С. 3 – 16.
Татаринов Л.П., 1988. Эволюция и креационизм. М.: Знание. 64 с.
Терьяр де Шарден П., 1987. Феномен человека. М.: Наука. 240 с.
Шаталкин А.И., 1988. Биологическая систематика. М.: Изд-во МГУ. 184 с.
Шаталкин А.И., 1991. Кладистика и эволюционная систематика: точки расхождения // Журн. общ. биологии. Т. 52. № 4. С. 584 – 597.
Юридический энциклопедический словарь, 1984. М .: Сов. энциклопедия. 415 с.
Beatty J., 1982. Classes and cladists // Syst. Zool . V . 31. № 1. P. 25 – 34.
Ghiselin M.T., 1974. A radical solution to the species problem // Syst. Zool. V. 23. P. 536–544.
Hennig W., 1965. Phylogenetic systematics // Annu. Rev. Entomol. V. 10. P. 97 – 116.
Hull D.L., 1978. A matter of individuality // Phil. Sci. V. 45. № 3. P. 335–360.
Hull D.L., 1979. The limits of cladism // Syst. Zool. V. 28. № 4. P. 416 – 440.
Liden M., Oxelman B., 1989. Species – pattern or process? // Taxon. V. 38. № 2. P. 228–232.
Lovtrup S., 1979. The evolutionary species – fact or fiction? // Syst. Zool. V. 28. № 3. P. 386 – 392.
Mayr E., 1968. Theory of biological classification // Nature. V. 220. № 5167. P. 545–548.
Nelson G., 1973. "Monophyly again?" – a reply to P.D.Ashlock // Syst. Zool. V. 22. № 3. P. 310–312.
Nelson G., 1979. Cladistic analysis and synthesis: principles and definitions, with a historical note on Adanson's Familles des Plantes (1763–1764) // Syst. Zool. V. 28. № 1. P. 1–21.
O'Hara R.J., 1993. Systematic generalization, historical fate, and the species problem // Syst. Biol. V. 42. № 3. 231 – 246.
Patterson C., 1982. Classes and cladists or individuals and evolution // Syst. Zool. V. 31. № 3. P. 284 – 286.
Platnick N.J. , 1977. Cladograms, phylogenetic trees, and hypothesis testing // Syst. Zool. V. 6. № 4. P. 438 – 442.
Platnick N.J. , 1979. Philosophy and transformation of cladistics // Syst. Zool. V. 28. № 4. P. 537 – 546.
Platnick N.J. , 1982. Defining characters and evolutionary groups // Syst. Zool. V. 31. № 3. P. 282 – 284.
Queiroz K., Donoghue M.J., 1988. Phylogenetic systematics and the species problem // Cladistics. V. 4. P. 317–338.
Ridley M., 1989. The cladistic solution to the species problem // Biol. Phil. V. 4. № 1. P. 1 – 16.
Sattler R., 1986. Biophilosophy: analytic and holistic perspectives. B.: Springer-Verlag. 281 p.
Simpson G.G., 1961. Principles of animal taxonomy. N.Y.: Columbia Univ. Press. 247 p.
Tattersall J., Eldredge N., 1977. Fact, theory, and fantasy in human paleontology // Amer. Sci. V. 65. P. 204 – 211.
Wiley E.O., 1980. Is the evolutionary species fiction? – A consideration of classes, individuals and historical entities // Syst. Zool. V. 29, № 1. P. 76–80.

Январь 1996 г.