http://zhelva.narod.ru/texts/int1995.htm - Опубликовано в интернете в 2008 г.

© 1995 г. А.А. Поздняков

ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СТАТУС ТАКСОНОВ

Основная задача фундаментальной естественной науки заключается в том, чтобы получить знание о природе (Sattler, 1986). В биологии эта проблема приобретает особую остроту, так как изучаемые в ее рамках некоторые объекты (популяции, виды, таксоны, биогеоценозы и некоторые другие) выходят за пределы сенсорных способностей человека. Ненаблюдаемость таких объектов является одной из причин того, что биологи вынуждены строить такие гипотезы о них, которые практически невозможно проверить средствами, аналогичными тем, которые используются, например, в физике. Поэтому те представления, которые традиционно относят к области теоретической биологии, имеют скорее философский, нежели научный, характер. Само по себе философствование в науке – это, конечно, не порок, тем более что границы между наукой и философией призрачны (Sattler, 1986). Однако, создаваемые биологами гипотезы должны хотя бы не иметь логических противоречий в понятийном аппарате. К сожалению, этого нельзя сказать о существующих теориях в систематике. Например, в рамках кладистики таксон рассматривается как теоретико-множественная конструкция (Lovtrup, 1979; Шаталкин, 1983). Обладая таким онтологическим статусом, таксон, очевидно, неспособен к порождению себе подобных, поэтому приписывание таксонам в рамках этого подхода родственных отношений является нонсенсом.

В последнее время в биологии широко обсуждается проблема онтологического статуса вида и приводятся существенные доводы в пользу того, что его можно рассматривать как индивид (Ghiselin, 1974; Hull, 1976, 1978; Шаталкин, 1984; Falk, 1988). Онтологический статус надвидовых таксонов (далее просто таксонов) обсуждается гораздо реже (Wiley, 1980; Lemen, Freeman, 1984; Dubois, 1988) и здесь превалирует номиналистическая позиция (Майр, 1971). Между тем, постулировав конкретный онтологический статус какого-либо образования (например, вид может рассматриваться как индивид, теоретико-множественная конструкция, репродуктивное сообщество, идея особи), мы должны принять наличие у него одних свойств и отсутствие других. В частности, способностью порождать себе подобных могут обладать такие единицы, статус которых обозначается термином "индивид" (если быть более точным, то такой способностью обладают только живые индивиды – организмы). Так как понятие таксона играет ключевую роль в таксономии и систематике, то корректное установление его онтологического статуса необходимо для устранения некоторых логических противоречий в рамках этих дисциплин. В данной работе сделана попытка обоснования онтологического статуса таксонов как индивидов. По указанной выше причине эта задача требует краткого анализа и некоторых философских проблем, имеющих прямое отношение к рассматриваемой теме.

РЕАЛЬНОСТЬ И ЕЕ СТАТУС

Проблема реальности таксонов представляет значительный интерес для систематиков (Крыжановский, 1968; Шкорбатов, 1968; Wiley, 1980; Любищев, 1982; Черных, 1986). При обсуждении этой проблемы обычно приводятся доводы в пользу реальности таксонов, однако было бы полезно обсудить ее в общем виде: что такое реальность или хотя бы – чем она отличается от нереальности? Такое обсуждение важно потому, что в некоторых случаях онтологический аспект проблемы подменяется другими аспектами.

Например, часто проблема рассматривается в гносеологическом аспекте, когда представления об объективности таксонов противопоставляются представлениям об их субъективности (Крыжановский, 1968; Любищев, 1982, Расницын, 1990). В отношении таксонов критерием объективности в таких случаях нередко провозглашается монофилия (см., например: Павлинов, 1990). Противопоставление "объективность—субъективность" относится к сфере гносеологии (см.: Шопенгауэр, 1993), а монофилия – это понятие из сферы онтологии (точнее, онтогении); их "несовместимость" очень легко продемонстрировать с помощью аналогии. Предположим, что в астрофизике созданы представления, в которых аргументируется объективность Солнечной системы ссылкой на ее происхождение из единого газопылевого облака, т.е. своеобразной "монофилией". Затем появляются данные о том, что в составе Солнечной системы есть несколько комет, пришедших из дальнего космоса, и, следовательно, она не "монофилетична". Я, например, не могу согласиться с напрашивающимся выводом о субъективности Солнечной системы.

Другим вариантом подмены онтологической проблематики являются рассуждения о статусе таксонов в рамках противопоставления "естественность—искусственность". В этимологическом отношении "естественность" является производным от "естество" – природа, "искусственность" – производным от "искусство" – сделанное (произведенное) человеком. Очевидно, как естественные, так и искусственные вещи могут иметь разные модусы существования. Видоизменением этого противопоставления следует рассматривать пару "произвольность—непроизвольность" (Simpson, 1961).

В средневековой философии проблема реальности обсуждалась в рамках противопоставления "реальность—номинальность" (Чанышев, 1991). Хотя в то время главной темой дискуссии была проблема реальности универсалий, но эта антиномия может быть использована и в нашем случае. Суть проблемы можно сформулировать следующим образом: названия Microtus, Pinus, Mus, Citrus обозначают реальные вещи или это только понятия, полученные путем абстрагирования свойств, характеризующих группу особей? Иными словами, эти названия входят в разряд таких имен как Марс, Джон Смит, "Титаник" или таких как планеты, люди, корабли? Именно в этой плоскости проходит дискуссия относительно онтологического статуса вида, начатая М.Т. Гизелином (Ghiselin, 1974; см. также: Hull, 1976, 1978; Kitts, 1983; Falk, 1988; van Valen, 1988): чем является вид – реальной вещью (индивидом) или только понятием, обозначающим группу сходных особей, т.е. абстрактной особью (классом) (Усов, 1867)?

Основным свидетельством в пользу реальности вещей является их наблюдаемость, но является ли она единственным и надежным критерием реальности? Например, наблюдая группу людей, мы можем фиксировать такие признаки, как цвет волос, рост, особенные черты лица, стиль одежды, характерные жесты и многие другие. Но по этим признакам мы не сможем отличить группу людей, случайно собравшихся в данное время в данном месте, от группы людей, объединенных какой-то общей целью, – коллектива. Мы не можем непосредственно лицезреть эту цель, но ее можно выявить, наблюдая особенности поведения, т.е. на основе фактов, однако не в результате их обобщения или абстрагирования, а в результате интерпретации полученных фактов с позиций определенного подхода. Иными словами, эта объединяющая идея (цель) каким-то образом должна быть задана до начала исследования. Следует заметить, что по критериям реальности (Шрейдер, 1984) коллектив отличается в онтологическом плане от группы случайно собравшихся людей.

В рамках биологии описанная проблема является тривиальной. Например, что такое лес? Ведь это не просто группа растущих деревьев, о чем, кстати, повествует известная поговорка – "за деревьями не видеть леса", а система сложных отношений между растениями, животными и микроорганизмами, в основе которой лежит круговорот вещества и энергии, связывающий организмы в биоценотическую единицу. Очевидно, что непосредственно лицезреть можно деревья, животных, но не круговорот вещества.

Анализируя различные представления о реальности, А.А. Любищев (1982) пришел к выводу о существовании разных "сортов" и уровней реальности и описал некоторые ее критерии. Ю.А. Шрейдер (1984), критически проанализировав работу А.А. Любищева, показал, что они представляют собой в строгом смысле не критерии (способы различения), а модусы существования. Так как модусы обязательно включают познавательную установку субъекта (Шрейдер, 1984), то они не являются чисто онтологическими. Между "сортами" ("сорт" не является корректным термином для обозначения разных реальностей, поэтому далее он заменен термином "статус") реальности различия именно онтологические, а не гносеологические.

Так как, например, группа случайно собравшихся людей и коллектив различаются в онтологическом отношении, то одной из основных задач следует признать идентификацию разных статусов реальности. При ее решении я намерен ограничиться рамками биологии и проанализировать не просто набор разных представлений о реальности, а систематизированный с определенной точки зрения. На мой взгляд, эта задача легко решается с позиций теории гилеморфизма Аристотеля.

Согласно взглядам Аристотеля, Космос представляет собой иерархию вещей, которую можно описать, используя оппозицию "материи" (hyle) и "формы" (morphe). "Форма" – это вещь, которая состоит из "материи" – вещей низшего уровня иерархии; "форма" в свою очередь является "материей" для вещи более высокого уровня иерархии. В рамках этих представлений можно противопоставить "индивид" и "множество". Индивид получается при оформлении совокупности вещей низшего уровня иерархии – тогда получается вещь более высокого уровня иерархии. Если же вещи низшего уровня иерархии не оформлены, то это будет множество. Используя терминологию Аристотеля, индивиды тогда следует характеризовать по "форме", а множества – по "материи". Следует заметить, что принимаемый статус реальности во многом зависит от исследовательской ориентации. Если мы при описании таксона обращаемся к свойствам составляющих его особей, то тем самым рассматриваем таксон как множество. Если же мы обращаемся к тем свойствам, которые оформляют группу особей в целостную единицу, тогда таксон рассматривается как индивид. Любой индивид можно представить как множество (например, особь – это множество клеток), но не каждое множество представляет собой индивид. Поэтому, чтобы доказать, что таксон может рассматриваться как индивид, нам необходимо описать его "форму". Сам термин "форма" несет, с одной стороны, представление о пространственной очерченности вещей и, с другой стороны, привязку к человеческой оптической чувственности. Так как человек как отдельный индивид (физическое тело) сам является элементом таксона, то, очевидно, наблюдать "форму" таксона и описывать ее в пространственных терминах он не в состоянии, поэтому далее будет говориться не о "форме", а о принципе оформления.

Предварительно имеет смысл описать в общем виде характерные черты индивидов и множеств и сопоставить это описание с взглядами на таксон как класс.

Классы.

Разные вещи на основании обладания ими одним и тем же признаком объединяются в группы (классы), которые не локализованы в пространстве и времени. Так как членство определяется признаком, который разделяют все члены данного класса (Ghiselin, 1974; Hull, 1975, 1978; Queiroz, Donoghue, 1988), то классы представляют собой понятия, а не реальные вещи.

Противопоставление класса и его членов можно рассматривать как противопоставление абстрактного конкретному, универсалии сингуляриям (общего единичному).

Классы, выделенные по какому-либо признаку всегда единственны. Например, не могут существовать два класса прямоугольных треугольников, так как любой треугольник, один из углов которого равен 90 градусов, будет принадлежать к обоим этим классам – т.е. эти классы неразличимы. В этом смысле можно говорить об их индивидуальности.

В рамках фенетической (типологической в понимании Э. Майра (1971)) концепции и концепции синапоморфной группы в кладистике таксоны являются классами.

Множества.

Множества состоят из суммы элементов, определяющих аддитивность большинства свойств, например, массу, объем. Они могут иметь и неаддитивные свойства, обусловленные взаимодействием элементов, так как понятие множества не исключает связи между элементами, а, наоборот, подразумевает их. В отличие от классов, множества – это реальные образования, характеризующиеся "материей", т.е. признаками тех элементов, из которых они состоят. В отношении таксонов в качестве элементов следует рассматривать особей, поэтому при интерпретации таксонов как множеств мы можем их различать по признакам особей. К совокупностям особей, составляющих различные множества, приложим принцип непрерывности – они континуальны внутри себя, а друг от друга такие образования отделяются хиатусом. Поэтому хиатус является демаркационным критерием, позволяющим отделить одно суммативное образование от другого (Старобогатов, 1990), причем величина хиатуса не имеет значения для разделения двух множеств.

В рамках морфологической (таксономической) концепции и концепции голофилетической группы в кладистике, а также в рамках любых представлений, в которых таксон рассматривается как совокупность видов, объединенных какими-либо связями (Wiley, 1980; Черных, 1986), таксоны являются множествами.

Индивиды.

Индивид есть отдельная вещь (Ghiselin, 1974; Hull, 1976, 1978). Несколько платонизируя аристотелевскую концепцию гилеморфизма, ее можно представить в виде формулы: "материя" (множество элементов) + оформляющий принцип = вещь (индивид).

Индивид по сравнению с множеством, как суммативным образованием, представляет собой целостное образование. Целое обязательно подразумевает наличие частей (Платон, 1970; см. также: Лосев, 1993); иными словами, о целостности мы можем говорить лишь в том случае, если вещь делится на части; если вещь нельзя разделить на части, то говорить следует не о целостности, а об атомарности (неделимости). В качестве иллюстрации приведем платоновский пример. Лицо состоит из следующих неоднородных частей: глаз, носа, рта, щек. Согласно Платону, целое не есть простая сумма частей, например, глаз не есть лицо, нос не есть лицо, рот не есть лицо, щеки не есть лицо. Если каждая часть не есть целое, то и сумма частей не есть целое. Целое – это то, что подчиняет себе части, это принцип оформления частей; например, если глаза, нос, рот, щеки будут расположены в другом порядке, то это будет уже не лицо. Целое в этом случае является не механической суммой частей, а их органическим единством. В отличие от индивидов, множества состоят из однородных частей. Примером однородных частей может служить золото – каждый его кусок качественно не отличается от других кусков и также представляет собой золото; различия здесь только количественные. В целях унификации терминологии понятие "однородная часть" следует рассматривать как расширение понятия "элемент".

"Элемент" и "часть" в представлении некоторых авторов отождествляются (см., например: Любарский, 1991б), однако это отождествление неправомочно уже потому, что элемент следует рассматривать в противопоставлении множеству, а часть – целому. Элемент является тем "атомом", "кирпичиком", вещью низшего уровня иерархии, из которых складывается вещь высшего уровня иерархии. Фактически элемент – это отдельная вещь, которую легко можно выделить в составе индивида. Часть вообще не является вещью; она – конкретная проявленность целого, с помощью которой мы в состоянии его описать. То есть, целое нельзя описать, не расчленяя его на части. Именно поэтому выделение частей зависит от способа рассмотрения целого и поэтому выделение частей является нетривиальной задачей (Любарский, 1991б). В качестве иллюстрации приведем аристотелевский пример. Неоформленный кусок меди представляет собой множество, сумму атомов. Если же меди придана форма, например, шара, то это будет индивид. Частями его следует рассматривать, например, верхнюю и нижнюю, переднюю и заднюю, правую и левую половины. Расчленение шара на те или иные части (половины в данном случае) зависит от целей описания, и могут быть использованы либо все способы расчленения, либо выбраны один или несколько из них, существенных с точки зрения исследователя.

Так как индивид фактически представляет собой оформленное множество, то он характеризуется и свойствами множеств. Однако наличие структурированности в расположении элементов какого-либо образования не может рассматриваться в качестве довода в пользу его индивидности (ср.: Шаталкин, 1983), так как элементы следует рассматривать по отношению к множеству, а не к индивиду.

Не следует отождествлять индивидность и индивидуальность. Индивидность – это совокупность таких свойств вещи, на основании которых мы можем вынести суждение о том, что эта вещь является индивидом, т.е. оформленной каким-то образом. Очень многие вещи существуют в миллионах копий, причем каждая такая копия представляет собой индивид. Индивидуальность – это совокупность уникальных, неповторимых свойств вещи, т.е. в определенном аспекте индивидуальность характеризует различия индивидов по "форме". Иными словами, индивидность отражает единичность, дискретность, отграниченность вещи, а индивидуальность – ее единственность, уникальность, неповторимость. Таксоны представляют собой индивидуальные вещи, главным образом, по гносеологическим причинам, так как они ненаблюдаемы и, как и в случае классов, даже если бы и существовали два индивида, не различающиеся по "форме", то мы просто не смогли бы их выявить.

Итак, чтобы показать, что таксоны можно рассматривать в качестве индивидов, необходимо выявить принцип оформления. На мой взгляд, эта проблема легко решается в рамках типологии.

АРХЕТИП КАК ПРИНЦИП ОФОРМЛЕНИЯ ТАКСОНОВ

Типологические представления, хотя и не пользуются популярностью среди систематиков, придерживающихся синтетической теории эволюции (СТЭ), но представляют большой интерес для историков науки, а также для ученых, не удовлетворенных идеями СТЭ. Анализу типологии посвящено значительное количество работ (Бляхер, 1962, 1976; Канаев, 1963, 1966; Мейен, 1977, 1978, 1984; Кузин, 1987; Чайковский, 1990; Любарский, 1991а, б, 1993а, б; Беклемишев, 1994), которые избавляют меня от необходимости детального анализа и позволяют указать лишь на наиболее важные моменты типологии. Следует также заметить, что под названием "типология" объединяются самые разные представления, поэтому терминология здесь неустойчива и не свободна от логических противоречий (Шаталкин, 1994). Сложившуюся ситуацию нельзя рассматривать как фатальный порок, свидетельствующий о банкротстве типологических идей. Как я уже отмечал во вводной части, такая ситуация характерна для любых областей теоретической биологии и, например, в кладистике дела обстоят не лучшим образом (см. обзоры: Песенко, 1989; Павлинов, 1990). Учитывая сложившееся положение, я вправе изложить свою версию типологии в онтологическом аспекте, используя имеющийся понятийный аппарат, однако значения некоторых терминов могут и не совпадать со значениями, придаваемыми другими типологами.

Предварительно мне хотелось бы заметить, что в рамках типологии сложились две противоположные традиции. Первая из них, которую можно условно обозначить как "инвариантная", ведет начало, видимо, от Ж. Кювье. В трактовке Ж. Кювье тип – это способ морфологической организации. Он насчитывает четыре таких типа, не сводимых друг к другу. Животные по типу организации объединяются в четыре группы (таксона), для отражения их ранга в иерархии групп Кювье использовал термин "тип" уже в качестве таксономической категории. Эта связь между типом организации и таксономической категорией сохранилась и в настоящее время (Беклемишев, 1964). Луи Агассиц распространил на таксоны любой категории типологические представления. По его мнению, таксон любого ранга имеет свой тип организации, причем, чем ниже ранг таксона в иерархии, тем больше деталей в его типе (Agassiz, 1857, цит. по Чайковский, 1990). Только такое представление о типологии сложилось в рамках СТЭ (см., например: Майр, 1971).

Вторая традиция, которую можно условно обозначить как "интегральная", ведет свое начало от И. Гете, который рассматривал тип как ряд форм, связанных законом метаморфоза (Гете, 1957; см. также: Любарский, 1993а). Эта традиция была развита Э. Геккелем в филогенетическом направлении. По его ранним представлениям (Haeckel, 1866, цит. по Канаев, 1966; см. также: Любарский, 1991а) типы (стволы, филы) возникли независимо путем самозарождения первичных форм и являются единственными реальными категориями. Развитие этих реальностей во времени он обозначил термином "филогенез" по аналогии с развитием особи – онтогенезом. В нашей стране эту традицию в типологическом направлении пытались возродить В.Н. Беклемишев, Б.С. Кузин, С.В. Мейен, в настоящее время – Ю.В. Чайковский и Г.Ю. Любарский; следует отметить, что развиваемые ими представления не отличаются строгой последовательностью и совмещают элементы обеих традиций.

Если рассматривать организмы как комплексы признаков, то различия между этими традициями легко описываются языком теории множеств: первая трактует тип как множество признаков, получающееся при операции пересечения; вторая – как множество признаков, получающееся при операции объединения. Эти два подхода следует рассматривать как противоположные, но не как взаимоисключающие – очевидно, можно дать как "инвариантную", так и "интегральную" характеристику таксона. Здесь следует обратить внимание на важный момент, касающийся определения состава таксона, – каковы основания для отнесения группы организмов к одному таксону? В первом случае в качестве критерия может быть использована величина пересечения признаков – если она превышает заданный порог, то организмы относятся к одному таксону, если нет – то к разным. Во втором случае такой критерий в явном или неявном виде никем не предложен. Формально мы можем взять любую группу организмов и дать ее интегральную характеристику. Очевидно, в рамках "интегральной" традиции типологии необходим критерий выделения таксонов.

В соответствии с вышеприведенной формулой индивида таксон выступает в качестве вещи высшего уровня иерархии, в качестве вещей низшего уровня иерархии – особи. Оформляющий принцип в его конкретном проявлении можно рассматривать как сущность таксона. В систематике под влиянием работ Э. Майра (1971), а также позитивистского мировоззрения большинства систематиков, сложилось несколько превратное представление о том, что такое сущность. Сущность – это не синоним существенного признака, обладание которым дает основание для отнесения группы особей к одному классу (универсалии). Сущность – это то, что позволяет рассматривать вещь существующей в том плане, который определяется сущностью. Иными словами, сущность таксона – это то, что оформляет группу особей именно в таксон, а не в стадо, вид или биоценоз. Этой сущностью в рамках типологии является архетип. Нам необходимо выяснить, что может рассматриваться в качестве частей таксона и каким образом архетип объединяет множество особей в целостную единицу.

По существующим представлениям (Мейен, 1978; Любарский, 1991а) Природа расчленяется на таксономический и мерономический универсумы. Надо полагать, что это деление осуществляется в гносеологическом, а не онтологическом плане, т.е. реальность представлена таксонами, а мероны – это часть формального языка, с помощью которого описывается реальность. Итак, особи, которые доступны непосредственному чувственному восприятию, в морфологическом отношении делятся на органы. Один и тот же орган у разных особей может быть устроен по-разному. Гомологизированная совокупность состояний одного органа образует мерон. В этом случае мерон – класс частей (органов) особей (Мейен, 1978; Любарский, 1991б) – следовательно, номинальное, а не реальное образование. Конкретные таксоны характеризуются не полной совокупностью разных состояний органов, а только некоторыми такими состояниями. В рамках этой совокупности, как правило, выявляется упорядоченность, которую можно отразить в виде морфогенетических рядов (Кренке, 1933–1935; Мейен, 1974). Для пояснения приведу пример. Возьмем мерон "передняя конечность". Для млекопитающих (см.: Чайковский, 1990) можно построить несколько морфологических рядов преобразования исходно пятипалой конечности: в однопалую конечность; в ласт; в крыло и так далее. То есть, в рамках одного мерона можно построить несколько морфогенетических рядов. Это означает, что орган может трансформироваться в разных направлениях, которые обусловлены разными "законами" морфогенеза. Однако для конкретного таксона характерен только один способ (направление) морфогенеза органа в рамках данного мерона. Мерон, в том смысле, который в него вкладывает С.В. Мейен (1978; см. также: Чайковский, 1990) не является ни частью таксона, ни частью архетипа. На мой взгляд, в качестве части таксона следует рассматривать ряд состояний органа, связанных "законом" морфогенеза. Тогда состав конкретного таксона будет определяться на основании комплекса способов морфогенеза разных органов, что будет являться критерием выделения таксонов в рамках "интегральной" традиции типологии.

Архетип как сущность таксона в этом случае следует рассматривать как совокупность "законов" трансформации тех органов, которые отражают формообразовательные потенции таксона, так как ряды форм, связанные "законом" морфогенеза, объединяют группу особей в целостную единицу. Следует специально подчеркнуть, что таксон как целостная единица (индивид) характеризуется не устойчивыми признаками, имеющимися у всех включаемых им особей (в этом случае мы вправе рассматривать таксон как класс, а не как индивид), а изменчивыми, динамичными, которые отражают "законы" морфогенеза (ср.: Старобогатов, 1990). Иными словами, таксон – это морфологическая единица, элементы которой связаны в целое архетипом – совокупностью "законов" преобразования формы.

Наличие "законов" морфогенеза определяет границы морфологической пластичности таксона, которые традиционно описываются в терминах разрешенных и запрещенных вариантов (Заварзин 1969; Любищев, 1982) или возможных и осуществленных направлениях эволюции (Беклемишев, 1974), т.е. архетип определяет морфологию особей, которые могут появиться в рамках конкретного таксона. В этом случае органическая форма имеет самостоятельное значение (Мейен, 1974), т.е. возникновение новых форм не связано ни с адаптацией, ни с функциональной нагрузкой органов. Другими словами, в рамках таксона происходит осуществление морфологического разнообразия.

Очевидно, наблюдать мы можем только особей; архетип же ненаблюдаем, как ненаблюдаем, например, закон всемирного тяготения Ньютона. Однако проявления и закона Ньютона и архетипа наблюдаемы. Если изменчивость упорядочивается в морфогенетические ряды, то, значит, мы фиксируем проявления архетипа.

Мне представляется, что описание архетипов не является такой уж сложной задачей. В группе, с которой я работаю (серые полевки Arvicolidae), изменчивость легко упорядочивается в морфогенетические ряды, причем были использованы традиционные и хорошо изученные признаки (рисунок жевательной поверхности первого нижнего коренного зуба и диплоидное число хромосом) (Поздняков, 1995).

КРИТЕРИИ РЕАЛЬНОСТИ

Так как таксон в зависимости от контекста может рассматривать как индивид, множество или класс, то необходимо четко представлять – о каких свойствах таксона можно говорить в данном контексте и о каких – нельзя. Поэтому попробуем определить в общих чертах это различие свойств, пользуясь критериями реальности, предложенными Ю.А. Шрейдером (1984).

1. Локализация в пространстве и времени. Этот критерий следует рассматривать как разделяющий реальные и номинальные образования – можно определить положение индивидов и множеств в пространстве и времени, классы же – это вневременные и внепространственные объекты.

2. Устойчивость, сохраняемость во времени. Этот критерий предлагается Ю.А. Шрейдером (1984) для различения двух сортов явлений: устойчивых, постоянных, воспроизводимых от эфемерных, зыбких, невоспроизводимых. Строго говоря, он неприменим к логическим понятиям и может относиться только к реальным вещам. На мой взгляд, этот критерий имеет гносеологический характер – он отделяет явления, повторяемые в опыте или восприятии, от единичных, неповторимых ни в опыте, ни в восприятии.

3. Индивидуальность (узнаваемость). Если этот критерий рассматривать как акцентирующий внимание на уникальных чертах, то можно считать, что классы индивидуальны всегда, индивиды и множества могут как обладать, так и не обладать индивидуальностью.

4. Логичность (соответствие неким общим принципам). Это не онтологический критерий. Логическим законам должны подчиняться гипотезы, теории, понятия и другие "обитатели" (в том числе и классы) третьего мира К. Поппера (1983). Реальные же вещи вовсе не обязаны подчиняться законам рассудка.

5. Наличие внутренней организации. В онтологическом плане организация может рассматриваться в двух различных аспектах: 1) как наличие структуры – расположения определенным образом и взаимодействия частей в рамках целого; 2) как наличие упорядоченности элементов. Этот критерий неприменим к логическим понятиям. В первом значении он демаркирует множества от индивидов.

6. Наличие внешних связей, определяющих положение в системе. Этот критерий можно рассматривать как релятивистский – как характеристику данной вещи относительно другой вещи. Множества всегда идентифицируются относительно других множеств, так как их границы очерчиваются хиатусом. Индивиды и классы могут идентифицироваться как относительно других индивидов и классов, так и независимо от них.

7. Автономность (самодостаточность). Этот критерий может рассматриваться с различной степенью строгости и в разных планах. Во-первых, с его помощью можно провести границу между естественными, существующими в природе независимо от человека, и искусственными, сделанными человеком, вещами. К последним можно отнести и "обитателей" третьего мира К. Поппера (1983); тогда классы – не автономны. Во-вторых, как это явствует из схемы Ю.А. Шрейдера, он демаркирует границу между эссенциальными вещами и эпифеноменами, элементарными образованиями и артефактами. В этом плане множества можно рассматривать не как эссенциальные вещи, а как эпифеномены. В-третьих, автономность можно рассматривать как способность поддерживать свою структуру при воздействии внешних факторов и, если такие вещи имеют ограниченный срок существования, то также и способность воспроизводить себе подобных. В последних двух случаях проводится граница между индивидами и множествами. Одной из характерных черт автономности индивидов является их "порождение" себе подобных, т.е. индивиды, в отличие от множеств, происходят от других индивидов и это происхождение можно трактовать как "порождение". Следствием этого является применимость таких понятий как "родство", "генеалогия", "филогения" только к образованиям, обладающим статусом индивидов.

Сводка соответствия классов, множеств и индивидов разным критериям реальности приведена в таблице. Обозначение критериев дается по работе Ю.А. Шрейдера (1984); пятый критерий приводится в двух разновидностях, вышеуказанных. По таблице видно, что в онтологическом отношении индивиды отличаются от множеств наличием структуры и автономностью.

Таблица. Различия между классами, множествами и индивидами по критериям реальности (+ – соответствие данному критерию; - – несоответствие данному критерию; н – неприменимость критерия).

 

Класс

Множество

Индивид

1. Loc

2. Stab

3. Ind

4. Log

5. Int-1

6. Int-2

7. Ext

8. Aut

-

н

+

+

н

н

±

-

+

+

±

±

-

+

+

-

+

+

±

±

+

+

±

+

В заключение мне хотелось бы подчеркнуть, что в основе многих противоречий в систематике лежит наделение таксонов такими свойствами, которые совсем неуместны в данном контексте. Например, в рамках иерархической классификации таксоны являются классами, поэтому утверждение "классификация отражается филогению" некорректно, так как в этом случае они наделяются свойствами множеств. Не менее очевидно, прежде чем рассуждать о родственных связях между таксонами, надо сначала показать, что они индивиды, т.е. описать архетип.

Список литературы

Беклемишев В.Н., 1964. Основы сравнительной анатомии беспозвоночных. Т. 1. М .: Наука. 432 с.
Беклемишев В.Н., 1994. Методология систематики. М.: KMK Sci . Press . 250 с.
Беклемишев К.В., 1974. О возможных и осуществленных направлениях эволюции беспозвоночных // Журн. общ. биологии. Т. 35. № 2. С. 209–222.
Бляхер Л.Я., 1962. Очерк истории морфологии животных. М.: Изд-во АН СССР. 263 с.
Бляхер Л.Я., 1976. Проблемы морфологии животных. Исторические очерки. М.: Наука. 358 с.
Гёте И.В., 1957. Избранные сочинения по естествознанию. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 553 с.
Заварзин Г.А., 1969. Несовместимость признаков и теория биологической системы // Журн. общ. биологии. Т. 30. № 1. С. 33–41.
Канаев И.И., 1963. Очерки из сравнительной анатомии до Дарвина. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 299 с.
Канаев И.И., 1966. Очерки из истории проблемы морфологического типа от Дарвина до наших дней. М.; Л.: Наука. 210 с.
Кренке Н.П., 1933–1935. Феногенетическая изменчивость. М.: Издание Биол. ин-та им. К.А.Тимирязева. Т. 1. 755 с.
Крыжановский О.Л., 1968. Объективность и реальность высших таксономических категорий // Зоол. журн. Т. 47. № 6. С. 828–832.
Кузин Б.С., 1987. Принципы систематики // Вопр. истории естествознания и техники. № 4. С. 134–143.
Лосев А.Ф., 1993б. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль. 959 с.
Любарский Г.Ю., 1991а. Изменение представлений о типологическом универсуме в западноевропейской науке // Журн. общ. биологии. Т. 52. № 3. С. 319–333.
Любарский Г.Ю., 1991б. Объективация категории таксономического ранга // Журн. общ. биологии. Т. 52. № 5. С. 613–626.
Любарский Г.Ю., 1993а. Метод общей типологии в биологических исследованиях. I. Сравнительный метод // Журн. общ. биологии. Т. 54. № 4. С. 408 – 429.
Любарский Г.Ю., 1993б. Метод общей типологии в биологических исследованиях. II. Гипотетико-дедуктивный метод // Журн. общ. биологии. Т. 54. № 5. С. 515 – 531.
Любищев А.А., 1982. Проблемы формы, систематики и эволюции организмов. М.: Наука. 278 с.
Майр Э., 1971. Принципы зоологической систематики. М.: Мир. 454 с.
Мейен С.В., 1974. О соотношении номогенетического и тихогенетического аспектов эволюции // Журн. общ. биологии. Т. 35. № 3. С. 353–364.
Мейен С.В., 1977. Таксономия и мерономия // Вопросы методологии в геологических науках. Киев. С. 25–33.
Мейен С.В., 1978. Основные аспекты типологии организмов // Журн. общ. биологии. Т. 39. № 4. С. 495–508.
Мейен С.В., 1984. Принципы исторических реконструкций в биологии // Системность и эволюция. М.: Наука. С. 7–32.
Павлинов И.Я., 1990. Кладистический анализ (методологические проблемы). М.: Изд-во МГУ. 160 с.
Песенко Ю.А., 1989. Методологические аспекты систематики. I. Постановка проблемы, основные таксономические школы // Принципы и методы зоологической систематики. Л.: Наука. С. 8–119.
Платон, 1970. Сочинения в 3-х т. Т. 2. М .: Мысль. 611 с.
Поздняков А.А., 1995. Таксономическая интерпретация морфологической изменчивости на примере серых полевок (Microtus s. lato, Rodentia) // Журн. общ. биологии. Т. 56. № 2. С. 172–178.
Поппер К., 1983. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс. 605 с.
Расницын A.П., 1990. Проблема ранга в таксономии // Систематика и филогения беспозвоночных. М.: Наука. С. 5–10.
Старобогатов Я.И., 1990. Принципы оценки ранга высших таксонов // Систематика и филогения беспозвоночных. М.: Наука. С. 10–13.
Усов С., 1867. Таксономические единицы и группы. М. 166 с.
Чайковский Ю.В., 1990. Элементы эволюционной диатропики. М.: Наука. 272 с.
Чанышев А.Н., 1991. Курс лекций по древней и средневековой философии. М.: Высш. шк. 512 с.
Черных В.В., 1986. Проблема целостности высших таксонов. Точка зрения палеонтолога. М.: Наука. 143 с.
Шаталкин А.И., 1983. К вопросу о таксономическом виде // Журн. общ. биологии. Т. 44. № 2. С. 172–186.
Шаталкин А.И., 1984. Эволюционный вид как система индивидуальной природы // Журн. общ. биологии. Т. 45. № 3. С. 291–305.
Шаталкин А.И., 1994. Типологический подход в систематике// Журн. общ. биологии. Т. 55. № 6. С. 661–672.
Шкорбатов Г.Л., 1968. О системах биологических и таксономических // Зоол. журн. Т. 47. № 6. С. 916–931.
Шопенгауэр А., 1993. О четверояком корне... Мир как воля и представление. Т. 1. Критика кантовской философии. М.: Наука. 672 с.
Шрейдер Ю.А., 1984. Многоуровневость и системность реальности, изучаемой наукой // Системность и эволюция. М.: Наука. С . 69–82.
Dubois A., 1988. Some comments on the genus concept in zoology // Monitore zool. ital. (N.S.) V. 22. P. 27–44.
Falk R., 1988. Species as individuals // Biol. Phil. V. 3. № 4. P. 455–462.
Ghiselin M.T., 1974. A radical solution to the species problem // Syst. Zool. V. 23. P. 536–544.
Hull D.L., 1976. Are species really individuals? // Syst. Zool. V. 25. P. 174–191.
Hull D.L., 1978. A matter of individuality // Phil. Sci. V. 45. № 3. P. 335–360.
Kitts D.B., 1983. Can baptism alone save a species? // Syst. Zool. V. 32. № 1. P. 27–33.
Lemen C.A., Freeman P.W., 1984. The genus: a macroevolutionary problem // Evolution. V. 38, № 6. P. 1219 – 1237.
Lovtrup S., 1979. The evolutionary species – fact or fiction? // Syst. Zool. V. 28. № 3. P. 386–392.
Queiroz K., Donoghue M.J., 1988. Phylogenetic systematics and the species problem // Cladistics. V. 4. P. 317–338.
Sattler R., 1986. Biophilosophy: analytic and holistic perspectives. В .: Springer-Verlag. 281 p.
Simpson G.G., 1961. Principles of animal taxonomy. N.Y.: Columbia Univ. Press. 247 p.
Van Valen L.M., 1988. Species, sets, and derivative nature of philosophy // Biol. Phil. V. 3. № 1. P. 49–66.
Wiley E.O., 1980. Is the evolutionary species fiction? – A consideration of classes, individuals and historical entities // Syst. Zool. V. 29. № 1. P. 76–80.

Июнь 1995 г.

© 2008 А.А. Поздняков
Сайт создан в системе uCoz